Ну вот, докатились. Я, представьте себе, Я, открываю тему фан-клуба. Даже ради лафы моей "Мельницы" я так не утруждалась!... Ларчик открывается просто: Мельницу упомянули в другой теме, правда о роке вообще, а вот Семенову, или я, увы, слепа, как крот, или ее никто нигде не упомянул. Поэтому позволю взять на себя сложность создать эту тему. Семенова больше известна как писатель и автор романов "Волкодав" и "Валькирия", но я значительно больше люблю ее в качестве поэта. Ее стихи малоизвестный, и их трудновато найти, поэтому я выложу тут лучше. Но сначала БИО.
Мария Семёнова родилась в 1958 году в Ленинграде в семье учёных. Детство Марии прошло в родном городе. Родители хотели, чтобы дочь пошла по их стопам и не относились к её творчеству серьёзно[5]. В старших классах школы у Марии зародился интерес к тому, что происходило в Древней Руси. Вначале она увлекалась викингами, но однажды, узнав, что исторически их судьбы часто пересекались со славянами, Мария начала изучать жизнь на Руси[6].
После окончания школы в 1976 году Мария поступила в ЛИАП. В 1980 году писательница принесла свою повесть «Хромой кузнец» в издательство «Детская литература», которое пообещало выпустить её в свет. В 1982 году она закончила институт и получила диплом инженера-электрика по специальности «ЭВМ». Закончив институт, Мария десять лет работала в НИИ специалистом по компьютерам. Писательница говорила, что нисколько не жалеет о полученном образовании и о последующей ему работе[7].
В 1989 году в издательстве «Детская литература» выходит первая книга «Лебеди улетают»[8]. После того как в 1992 году «Лениздат» выпустил вторую книгу под названием «Пелко и волки», Мария Семёнова решила покончить с работой инженером и устроилась литературным переводчиком в издательство «Северо-Запад». Писательница сразу принесла в издательство свои исторические произведения, но на тот момент они не вызвали интереса[8].
Тогда, чтобы заработать на жизнь, Мария стала переводить книги, содержание которых не представляло для неё большой художественной ценности, и в противовес этому стали появляться её собственные произведения[5]. Как рассказывает писательница, в то время огромной популярностью пользовалось западное фэнтези, и многие писатели начали брать себе зарубежные псевдонимы и писать в этом стиле[8]. Мария сама переводила огромное количество книг этого жанра и считала, что их можно охарактеризовать словом «макулатура»:[8]
Тут уже во мне возмутился этнограф: хотите фэнтези — будет вам фэнтези, но почему предпочтение отдаётся уже десять раз съеденному «толкиеновскому» бутерброду, а наш богатейший родной материал должен оставаться в загоне?!!
Во-во. Стихи какбэ.
Один был громаден, другой был мал.
Тот чёрен, а этот — бел.
Один уже всё о жизни узнал.
Другой — узнать не успел.
Состарился пёс — хранитель двора,
Утратил прежнюю прыть.
Подумал хозяин: пришла пора
Юнца на смену купить.
Пошёл на базар и принёс щенка:
«Воспитывай, куцый хвост.
Чтоб мог возле печки ты греть бока,
Ему передав свой пост!»
Малыш подружился со стариком
Природной семьи тесней.
И очень способным учеником
Себя показал к весне.
За домом растаял последний снег,
Когда на хозяйский двор
Вломился чужой и злой человек,
В руке он держал топор.
«Тебя не пущу к родному крыльцу!..» —
Послышался лай щенка.
Но много ль такому надо бойцу?
Вполне хватило пинка...
И всё же не даром короткий миг
Держался его заслон.
Сорвавшись с цепи, налетел старик,
Он всё ещё был силён.
Хоть старость затмила его зрачки,
Умерила резвость ног,
На горле врага сомкнулись клыки —
Топор уже не помог...
Вот так и ушли в тот же день и час,
На соловьиной заре:
Старик на крылечке тихо угас,
Малыш уснул во дворе.
Один был громаден, другой был мал.
Тот чёрен, а этот — бел.
Один уже всё о жизни узнал.
Другой — узнать не успел.
Немало воды утекло с тех пор,
Но люди навряд ли лгут:
По-прежнему крепко стоит тот двор.
Два пса его берегут.
***
Когда во дворе появился котёнок —
Белей, чем на белом снегу молоко, —
Мы все, от бульдогов до важных болонок,
Немедля утратили сон и покой.
«Не смей подходить!..» — завизжала левретка.
Огромный мастиф посулился, что съест.
Свирепый кавказец на верхнюю ветку
Едва за котёнком с разгону не влез.
«Не тронь наши миски! — ворчали овчарки. —
Ещё раз увидим — пеняй на себя!»
И даже дворняга в сердцах из-под арки
Брехала, замшелую кость теребя.
Котёнка облаивал пудель весёлый,
Он лаек-охотниц тревожил во сне...
«Я, может, и добрая, — фыркала колли, —
Но лучше, приятель, не суйся ко мне!»
Ротвейлер с работы притопал устало:
Всю ночь сторожил в магазине меха.
Котёнка увидев, клыки показал он
И коротко рыкнул: «Уйди от греха!»
Но тот же ротвейлер на помощь сорвался,
А с ним и последний безродный барбос,
Как только за нашим котёнком погнался
Какой-то чужой невоспитанный пёс!
За пятку схватила обидчика такса,
За шкирку злодея тряхнул азиат:
«А ну, поживей со двора выметайся!
Ты нам тут, любезный, не брат и не сват!»
От лая трещали в ушах перепонки,
Врага кобели помножали на нуль,
А колли в углу утешала котёнка,
И шёрстку вылизывал рыжий питбуль...
...Сегодня засыпало снегом дорожки,
Но вы не ленитесь к нам в гости зайти —
Взглянуть на красивую белую кошку,
Что спит у кавказца в мохнатой шерсти.
Она из любой угощается миски,
Собачьих носов не боясь никогда.
А кто зарычит или гавкнет на киску,
Тот живо забудет дорогу сюда!
***
Расскажу я вам, люди,
Не совсем чтоб о чуде —
Будет прост мой недолгий рассказ.
В рыжей шкуре я бегал
И любил человека:
Это счастьем зовётся у нас.
Сын старинной породы,
Я нанизывал годы,
Ликовал, отмечая весну.
Время мчалось недаром —
Стал я сивым и старым
И однажды навеки уснул.
Вытер слёзы хозяин:
«Больше ты не залаешь,
Не примчишься, как прежде, на зов.
Спи спокойно, мой милый...»
Но какая могила
Удержала собачью любовь?
Убегать беззаботно,
Оставлять без присмотра
Тех, кого на земле защищал?!
Да когда так бывало,
Чтоб меня не дозвались,
Чтоб на выручку я опоздал?..
...А потом было вот что.
Как-то зимнею ночью
Возвращался хозяин домой.
Я — по обыкновенью —
Бестелесною тенью
Провожал, укрываемый тьмой.
Было тихо вначале,
Только сосны шептали
Да позёмка мела под луной...
Недоступную взгляду
Я почуял засаду
У развилки дороги лесной!
«Что, хозяин, мне делать?
Мне, лишённому тела,
Как тебе на подмогу успеть?..»
Я рванулся из тени,
Из нездешних владений,
И возник перед ним на тропе!
Перед смертью-старухой
Я не ползал на брюхе,
Не скулил, не просился назад.
Под напором свирепым
Просто лопнули цепи —
«Поспеши, мой хозяин и брат!»
Изумлён нашей встречей,
Он пошёл, не переча,
Доверяя любимому псу,
По тропе безымянной
Прочь от тех окаянных,
Затаившихся в тёмном лесу.
И до самого дома
По дороге знакомой
Мы дошли, точно в прежние дни.
Как бывало — бок о бок...
Лишь следы по сугробам
На двоих оставались одни.
***
Одинокая птица над полем кружит,
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси–ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного – умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где–нибудь в доме светил огонек,
Вот бы кто–нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил, и берег –
Просто так, за любовь – улыбнувшихся мне..
... Но не ждут, и по–прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.
***
Я когда-нибудь стану героем, как ты.
Пусть не сразу, но все-таки я научусь.
Ты велел не бояться ночной темноты.
Это глупо - бояться. И я не боюсь.
Если встретится недруг в далеком пути
Или яростный зверь на тропинке лесной -
Попрошу их с дороги моей отойти!
Я не ведаю страха, пока ты со мной.
Я от грозного ветра не спрячу лицо
И в суде не смолчу, где безвинных винят.
Это очень легко - быть лихим храбрецом,
Если ты за спиною стоишь у меня.
Только даром судьба ничего не дает...
Не проси - не допросишься вечных наград.
Я не знаю когда, но однажды уйдет
И оставит меня мой защитник, мой брат.
Кто тогда поспешит на отчаянный зов?
Но у края, в кольце занесенных мечей,
Если дрогнет душа, я почувствую вновь
Побратима ладонь у себя на плече.
И такой же мальчонка прижмется к ногам,
Как теперешний я, слабосилен и мал,
И впервые не станет бояться врага,
Потому что героя малец повстречал.
